Судьба Шута - Страница 144

К оглавлению

144

Уэб и остальные смотрели вниз, словно могли увидеть дракона сквозь снег. Затем один за другим они подняли взгляды. Дьютифул подождал, пока на него посмотрит Уэб. Уж не знаю, какими сигналами они обменялись, но когда Уэб кивнул, принц едва заметно прикрыл глаза. Потом Дьютифул повернулся к Чейду.

– Мы начнем копать здесь, – сказал он.

XVIII
МИЛЕДИ КОРОЛЕВА!

...

Вы знаете, что я остаюсь самым преданным вашим слугой. Я не ставлю под сомнение мудрость ваших решений, однако молю вас проявить снисхождение. Пережитое заставляет нас выйти за границы справедливости ради возмездия. Уверяю вас, что известия об «истреблении Полукровок» есть сильное преувеличение. Если мы, принадлежащие к Древней Крови, и совершили ошибку, то она заключалась в том, что мы слишком долго воздерживались от конкретных действий, пытаясь словом убедить отступников прекратить выступления против наших людей. В некотором смысле это похоже на наведение порядка в собственном доме, мы не можем более терпеть среди нас тех, кто позорит наш народ. И мы молим вас, отведите взор свой, пока мы очистим наши ряды от грязных предателей.

И мы начали рубить лед.

Лонгвик послал Риддла и Хеста в лагерь, чтобы они принесли лопаты, кирки и ледорубы. Пока их не было, капитан стражи спросил у принца:

– Какой величины дыру следует пробить, милорд?

Дьютифул и Чейд начертили на снегу границы. Получился обширный участок, где могли свободно пройти в ряд четыре человека. Риддл, Хест и я принялись колоть лед. К моему удивлению, Лонгвик присоединился к нам. Наверное, он решил, что теперь, когда двое стражников остались в лагере, он должен работать наравне с нами. Стражники рубили лед старательно, но без особой сноровки. Они были солдатами, а не крестьянами, и хотя им приходилось рыть укрепления, никто из них никогда не рубил лед. Как и я. Нам довелось узнать немало нового.

Оказалось, что пробить отверстие во льду совсем не то же самое, что выкопать яму в земле. Почва состоит из частиц, которые поддаются лопате. А лед сопротивляется. Но хуже всего был верхний слой снега: с тем же успехом можно было пересыпать муку мельчайшего помола. Полная лопата такой крупы почти ничего не весит, однако трудность заключалась в том, чтобы отбросить груз прочь от места работ, поскольку он так и норовит ссыпаться обратно. Следующий слой был получше. Плотно спрессованный снег охотно ложился на лопату. Но чем глубже мы вгрызались в ледник, тем труднее становилось работать. Вскоре начался лед, который уже не поддавался лопате. Приходилось при помощи кирок разбивать его на кусочки – осколки летели во все стороны. Только после этого удавалось собрать колотый лед на лопату и отбросить его наружу, где его складывали на сани и увозили в сторону. Если я работал в плаще, то очень скоро начинал сильно потеть. Стоило его снять, как рубашка тут же покрывалась ледяной коркой.

Сначала мы со стражниками копали, а группа Уита на санях оттаскивала прочь снег и лед. Через некоторое время мы поменялись. К вечеру первого дня яма стала глубиной почти в человеческий рост, но никому так и не удалось увидеть дракона.

Когда стемнело, поднялся ветер, замела поземка. Мы спустились в разбитый внизу лагерь, чтобы съесть чуть теплый ужин, теснясь вокруг крошечных костерков. Интересно, какую часть ямы за ночь занесет снегом?

Хотя днем во время работы наши разногласия были забыты, за ужином они всплыли вновь. Потом все разошлись по своим палаткам, которые частично защищали от ветра и давали иллюзию тепла. Лагерь занимал не слишком много места, но все расположились в соответствии со своими предпочтениями. Воины Хетгарда предпочитали водить компанию с обладателями Уита и Шутом, обменивались с ними едой и даже вели беседы. Их сухощавый бард, Филин, сидел рядом с Коклом, когда тот выступал перед нами. Кокл спел две песни без аккомпанемента, поскольку берег руки и инструменты, не желая рисковать на холодном ветру.

Одна из баллад была о драконе, который так зачаровал человека, что тот бросил семью и дом и больше его никогда не видели. Если в ней и была заключена какая-то мораль, я ее не обнаружил. По словам Уэба, это была легенда о человеке, который вдохнул дыхание дракона – и отдал ему свое сердце. Вторая песня и вовсе не имела прямого отношения к драконам, однако все внимательно слушали, как одинокий голос Кокла преодолевает шум ветра. Соперничал с менестрелем только Олух. Он сидел рядом с Дьютифулом и что-то напевал себе под нос, раскачиваясь из стороны в сторону. Хотя Чейд несколько раз пытался его утихомирить, маленький человечек замолчал всего на несколько минут, а потом вновь начал напевать. Меня это тревожило, но я ничего не мог сделать.

Днем я видел Пиоттра и нарческу, которые наблюдали за нашей работой. На их лицах застыло одинаковое выражение – смесь ужаса и надежды. К ним подошел Дьютифул, но мне не удалось расслышать, о чем они говорили. Нарческа смотрела на него так, словно принц был проходимцем, оторвавшим ее от важных дел. Вечером они с дядей не присоединились к нам за ужином, а сразу же скрылись в своей палатке. Лишь тусклый свет зажженной внутри свечи напоминал об их присутствии.

Когда Кокл закончил петь и мы поблагодарили его, я собрался спать. И хотя мне хотелось поговорить без посторонних с Чейдом, Дьютифулом и Шутом, сейчас мне гораздо больше требовался сон и отдых. Действие эльфовской коры окончательно прекратилось, и долгая работа вымотала меня.

Я встал и потянулся, но Чейд поманил меня к себе. Когда я подошел, он попросил привести Олуха в шатер принца и уложить его спать. Сначала я подумал, что это лишь повод для беседы со мной, но когда подошел к Олуху, то сразу же встревожился. Он раскачивался из стороны сторону, ни на миг не переставая напевать. Глаза у него были закрыты. Мне не хотелось прикасаться к ему – так обжегшийся ребенок боится приблизиться к огню. Но потом я вспомнил о своем исчезнувшем Скилле и подумал, что любой контакт лучше, чем тишина. Поэтому я положил руку на плечо маленького человечка и слегка потряс его. Я ничего не почувствовал, а Олух не обратил на мое прикосновение ни малейшего внимания. Я потряс его сильнее, но и это не помогло, и мне пришлось поставить Олуха на ноги – только после этого он открыл глаза и начал лепетать, как только что проснувшийся ребенок. Я чувствовал себя настоящим извергом, когда вел его к шатру принца. Там я принялся снимать с него одежду, а он лишь что-то бормотал о том, как ему холодно. Мне не пришлось его долго уговаривать – Олух сам забрался под одеяло.

144